![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
ethicsrussiaПолитолог Глеб Павловский отвечает подписчикам Republic
Выставка "Суперпутин". Фото: Maxim Shemetov / Reuters
Россия вступает в новый политический цикл – официально четвертый (а по сути уже пятый) срок Владимира Путина вот-вот стартует. Нынешний президент остается у власти уже восемнадцать лет. За это время сильно изменилось не только устройство государства, но и, кажется, само российское общество.
Чего ждать от следующих шести лет? Сохранятся ли нынешние институты и политические силы? Какими будут настроения? Не будем ли мы тогда вспоминать о «золотых временах», когда в России были никем не блокируемые мессенджеры, относительная свобода предпринимательства, оппозиция и даже большие планы на будущее?
Подписчики Republic задали свои вопросы российскому политологу Глебу Павловскому о том, что нас ждет в ближайшие шесть лет.
Mike Vazovsky: «Как Вы считаете, ожидает ли нас трансформация из президентской республики в парламентскую, в результате которой премьером (уже неограниченное количество раз) сможет быть В.В. Путин до самой смерти?»
Выражение «нас ожидает» политически непонятно. Можно бороться за парламентскую республику, и это было бы великолепно, – но такой борьбы нет. Возможна борьба за реализацию президентской Конституции 1993 года – ее тоже нет. Путин сохраняется у власти вовсе не автоматически, а в результате действия: работает машина согласия и непротивления. Эти машины поддаются политическому противодействию – которого нет тоже.
niki niki, пенсионер: «Как Вы думаете, Путин считает себя ответственным за нищенское положение пенсионеров, если нет, то почему?»
Думаю, да. Путин считает себя ответственным «за Россию», и нищенское положение пенсионеров и других слабых групп населения видится ему основным аргументом в пользу сохранения у власти. Из Кремля социальные беды выглядят как «основание» продлеваемого мандата на власть. С точки зрения Путина, он прилагает нечеловеческие усилия, чтоб облегчить положение пенсионеров, – но мешают «внешние угрозы», «народное воровство» и другие призрачные демоны, в которых он верит.
Влад Беспалов: «Вы – автор концепции “Системы РФ”. Если я правильно ее понимаю, это своего рода кризисный политический менеджмент, ставший правилом, зависимый от кризисов и сам охотно их порождающий. Несложно представить себе трансформацию “Системы РФ” в радикально антипутинский проект, сохраняющий при этом все свои базовые свойства при полной смене риторики. Понятно, что такой сценарий не гарантирован, но вполне возможен, подобные кульбиты вполне в ее духе. Что может положить предел самой “Системе”? Как могут быть созданы ограничители “Системы”, если кризисы для нее не угроза, а ресурс и кормовая база?»
Система РФ не то же, что государственная система России. Это, если угодно, стойкий паттерн успешного поведения без правил. Он не локализован в определенных местах и несводим ни к идеологии, ни к линейке процедур. Власть при этом – азартный игрок. Хозяин Системы – группа игроков в казино, они делают ставки неограниченное количество раз, не допуская других. Поэтому Система дееспособна при условии пролонгации выгодных ей условий игры. При крупных проигрышах власть осуществляет маневр, списывая издержки на население. За счет чего? За счет моментальной массовой сделки – уникальный институт дисциплинирования большинства.
Власть провоцирует и провоцирует повторные риски, опираясь на безответственность перед населением. Риск здесь тот же, что в «русской рулетке» – риск не отыгрываемого однократного проигрыша. Может ли Система «сломаться»? Да, при опрокидывании всех ее защит разом, включая защиту опережающей эскалацией.
Финал Системы непредсказуем ни политически, ни теоретически. Он наступит в ходе непредвидимых для Системы ее реакций на некие внешние или внутренние события. Но эта неопределенность не означает оптимистического сценария. Для порождаемых деградацией Системы когорт слабоуправляемых асоциальных выродков (выступающих как «свои родные») эта финальная ситуация станет окном возможностей. Исход борьбы в терминальной зоне предсказать не берусь.
С моей точки зрения, позитивная стратегия заключается в создании начальных условий для реализации Конституции РФ, то есть – реанимации трех ветвей власти, сегодня узурпированных: судебной, представительной и исполнительной.
Артур Зубцов: Согласны ли вы, что в скором времени возможен переход от персоналистского авторитарного режима к корпоративистскому авторитарному режиму? Ведь шаги Сечина являются прямым доказательством этой тенденции.
«Режим» применительно к РФ – слово-паразит. Оно придает рыхлой полугосударственной особи видимость связного и (что еще смешней) сильного государства. Ничего подобного нет. Однако верно, что на последних выборах мы видели в действии корпоративно-территориальную машину мобилизации. В отличие от прошлых выборов, на этот раз электоральная схема собиралась прямо внутри производств и корпораций. Прямым использованием мест пребывания и размещения людей, объединенных в мобилизационную сеть с собственным активом. Ячейки этой сети привязаны к крупным корпорациям, предприятиям, ЗАТО и, конечно, к территориям проживания. На выборах эта механика мобилизации дала не менее 3–5% дополнительной явки. Поскольку в нашей системе президентские выборы обычно являются креативной достройкой Системы, можно ожидать, что эта машина всероссийских масштабов будет пущена в ход.
Но кажется, под «корпоративностью» вы понимаете рейдерство, которое, конечно, будет нарастать. Крупные акты рейдерства, аналогичные ограблениям АФК «Система» и делу Магомедовых восходят к высшему придворному кругу. Ускоряя политизацию, они одновременно ускоряют распад управления. Ответ Системы может быть парализован тем, что сжатых темпов кризиса просто не хватит для ответной эскалации.
Борис Другов: Разделяете ли вы тезис Суркова, что российский поход на Запад окончен?
Этот тезис выглядит апологетикой сегодняшнего курса Кремля – курса ускоренной варваризации России, разрыва страны с традициями европейского Просвещения и нациестроительства. Прагматика разрыва понятна. Она в том, чтобы устранить сохраняющуюся в стране более 200 лет в мейнстриме высокой русской культуры возможность универсальной альтернативы, личной суверенности, неподчинения, республиканского достоинства гражданина. Аргументация «нас не признают» и «нас не понимают» ничтожна, ведь признания заслуживает лишь нечто достойное, выдерживающие критерий блага. Все, что производит Российская Федерация сегодня, представляет лишь подражание и ресентименет, дополненный требованиями уважения. Это не поход на Запад и не поход на Восток. Это брань пьянчужки, вышвырнутого из кабака.
Артём Жиганов: «Можно ли добиться реальных перемен, не отказываясь от обанкротившейся парадигмы всеобщего избирательного права? Очевидно что это тупиковая история, однако даже Навальный ничего не говорит о необходимости каким-то образом доказывать “электоральную ответственность” (no representation without taxation – наверное самый прозрачный способ). И можно ли вообще прийти к власти с таким тезисом? Может ли он мобилизовать тех, кто сейчас не голосует?»
Обсуждение моделей и технологий демократического представительства очень интересная тема. Однако она не имеет отношения к сути дела – узурпации «ближним кругом» Путина его президентских полномочий, а через него – узурпации властей в государстве малой группой интересов, числом примерно 50–100 семей. В такой ситуации любые изменения Конституции станут лишь способом закрепления статус-кво и ускорят вхождение страны в терминальную зону.
Victoria Belopolsky, программный директор кинофестиваля «Артдокфест», кинокритик: «В статье, написанной вами совместно с Иваном Крастевым, говорится: “Можно рассчитывать, что в первую половину 2018 года, до Чемпионата мира по футболу… Москва будет избегать любых действий, способных спровоцировать враждебность со стороны международного сообщества”. Мы же видим химатаку и покушение на убийство Скрипаля. Понятно, что вы не можете буквально предугадать будущее, но ваше предсказание оказалось совершенно не реалистичным. Чем Вы объясняете произошедшее?»
Вопрос хорош, он затрагивает суть управления в российской системе власти. Поскольку нейтральная бюрократия за 25 лет не была выстроена, управление идет путем сговоров в премиальном классе и кремлевском придворном круге. Это управление лишено субъектной идентичности. В центре его – множественное существо, кишащее одноразовыми коалициями по интересам. Путин не сможет распределить персональную ответственность в своем кругу, даже если бы этого захотел. (Если же он попытался бы это сделать, боюсь, это могло стать его последней попыткой как президента).
Самые вредоносные акты Системы – вооруженное вмешательство в мятеж на Донбассе, уничтожение малазийского Боинга, политические убийства внутри и вовне страны – действия, не имеющие прямого политического виновника в Кремле. С точки зрения Кремля, тем самым Россия и ее президент не несут ответственность – а вот это большая ошибка.
Каждое из преступлений может и должно быть расследовано, и будет расследовано. Но установление виновника вне судебного расследования невозможно. Такие расследования, когда начнутся, выявят реальные схемы ответственности первых лиц – от ответственности за инициативу и отдачу приказа до «всего лишь» покрывательства и попустительства.
Staryi Kapitan, капитан дальнего плавания, Владивосток: «Как вы думаете, почему Путин пошёл на четвертый (или пятый) срок? Это такое неудержимое желание власти или это страх за свое будущее?»
Путин такой же человек как мы, и его решения часто не прояснены для него самого. В решениях, которые кажутся ему рациональными, смешаны привычка, инерция, страхи разного рода и желание разом положить конец мучительной для него неопределенности. Такой коктейль часто и нас ведет к ошибкам. Я уверен, что согласие Путина идти на новый президентский срок было ошибкой, о чем он сам отчасти догадывался, не разрешая в этом сознаться. Это решение сделало его окончательно рабом собственного аппарата и придворного круга, загнало его в сужающийся коридор слабости, лишив политического маневра.
Виктор Тис, жил в России, больше 10 лет нахожусь за рубежом:«Создается впечатление, что внешняя и внутренняя политика перестали решать основную задачу – представлять чьи-то интересы. Внешняя – не может, по крайней мере публично, говорить на одном языке с Западом и не может эффективно представить интересы государства сегодня. Внутренняя политика очевидно не представляет интересы граждан во внутренней сфере – экономической, социальной (могу ошибаться). По сути, все больше кабинетной, индивидуальной, клановой и другой политики. Насколько политики, которые могут прийти после Путина, готовы поменять субъектов защиты интересов?»
Специфика глобализации по-кремлевски именно и заключена в смешении внутренней политики с внешнеполитической игрой. Представительство интересов здесь вообще исчезло как цель (если не считать интересы компактной группы путинского «двора»). Те, кто придут после кризиса Системы, вынуждены будут представлять публичные интересы реальных групп. Переходом к этому мне видится идущая сегодня частичная политизация.
Иван Иванов: «Почему декларативные ценности нынешней оппозиции™ так схожи с ценностями власти: республиканизм, конституционализм, капитализм, либерализм? Почему не появляется альтернативных идеологий, фундаментально не разделяющих ценности власти? Например, ценности революционеров-социалистов и ценности лоялистов-монархистов конца XIX-начала ХХ в.в. кардинально противоположны».
Декларируемые вслух ценности, на мой взгляд, не заслуживают ни внимания, ни обсуждения. Они не являются ни мотивом действия тех или иных групп, ни сигнализацией о реальных мировоззренческих трендах России. Вот примеры: захват Мраморного дворца Европейского университета в Петербурге группой девелоперов под флагом «борьбы с либерализмом». Или деятельность министерства культуры по распилу бюджетов совместно с «патриотическими» бездарями. Либо: борьба Роскомнадзора за «суверенный» интернет, прикрывающая лоббизм нескольких IT-фирм, приближенных ко двору.
Реальная ценностная карта российского общества неизвестна и требует серьезных полевых культурно-антропологических исследований. Например, того типа, которыми занимается группа Симона Кордонского.
Aleksandr Feldman, 40, последние 7 лет живу в Москве, IT-инженер: «На Ваш взгляд, реальна ли в России ситуация, когда всеобщий износ социально-экономической инфраструктуры (коммуникации всех уровней, обеспечивающие экономическое единство страны и поддержку какого-то жизненного уровня) и кадровая деградация (как административная, так и производственная) войдут в некую точку резонанса, после чего медленное гниение страны перейдёт в ее быстрый и необратимый распад? И если реальна, то дайте ваш горизонт оценки ее появления»
Система РФ относительно устойчива к рискам износа инфраструктуры. Ведь она возникла из коллапса советской инфраструктуры и каскада импровизаций, то успешных, то нет, с созданием инфраструктурных ансамблей ad hoc.
Все эти инфраструктурные платформы важны. Система для того, чтобы выступать «Хозяином» территории РФ, должна использовать население в качестве материала сцепки власти с пространством. Всю внутреннюю политику в Системе я могу представить как принуждение населения к частым массовым сделкам за счет их собственных интересов. Очевидно, что это придает власти высокую степень эшелонированности.
Но также очевидно, что избранный Москвой курс намеренной варваризации населения, синхронно попыткам варваризировать мировую политику, ускоряет деградацию центра власти. Что видно даже по речевому поведению первых лиц в Системе – дислексии, бессвязности мыслей, ссылок на старые анекдоты и цитирование невпопад. Иными словами, центральная команда власти не выполняет своих функций «шарнира» Системы РФ. Она перестала обеспечивать то, что Насим Талеб называет antyfragility, русским языком – верткости (шустрости). Нарастает риск коллапса с непонятным протеканием.
Шансы продлить существование Системы в случае коллапса прямо пропорциональны ее готовности к эскалациям. Но нельзя забывать, что при крайности Система может пойти на мегаэскалацию внутри или вовне страны, последствия которой для нее неуправляемы и могут быть суицидальны.
При сохранении деструктивной, саморазрушительной тактики ресурс Системы ограничен двумя-тремя годами.
Republic
26 апреля, 14:54
Выставка "Суперпутин". Фото: Maxim Shemetov / Reuters
Россия вступает в новый политический цикл – официально четвертый (а по сути уже пятый) срок Владимира Путина вот-вот стартует. Нынешний президент остается у власти уже восемнадцать лет. За это время сильно изменилось не только устройство государства, но и, кажется, само российское общество.
Чего ждать от следующих шести лет? Сохранятся ли нынешние институты и политические силы? Какими будут настроения? Не будем ли мы тогда вспоминать о «золотых временах», когда в России были никем не блокируемые мессенджеры, относительная свобода предпринимательства, оппозиция и даже большие планы на будущее?
Подписчики Republic задали свои вопросы российскому политологу Глебу Павловскому о том, что нас ждет в ближайшие шесть лет.
Mike Vazovsky: «Как Вы считаете, ожидает ли нас трансформация из президентской республики в парламентскую, в результате которой премьером (уже неограниченное количество раз) сможет быть В.В. Путин до самой смерти?»
Выражение «нас ожидает» политически непонятно. Можно бороться за парламентскую республику, и это было бы великолепно, – но такой борьбы нет. Возможна борьба за реализацию президентской Конституции 1993 года – ее тоже нет. Путин сохраняется у власти вовсе не автоматически, а в результате действия: работает машина согласия и непротивления. Эти машины поддаются политическому противодействию – которого нет тоже.
niki niki, пенсионер: «Как Вы думаете, Путин считает себя ответственным за нищенское положение пенсионеров, если нет, то почему?»
Думаю, да. Путин считает себя ответственным «за Россию», и нищенское положение пенсионеров и других слабых групп населения видится ему основным аргументом в пользу сохранения у власти. Из Кремля социальные беды выглядят как «основание» продлеваемого мандата на власть. С точки зрения Путина, он прилагает нечеловеческие усилия, чтоб облегчить положение пенсионеров, – но мешают «внешние угрозы», «народное воровство» и другие призрачные демоны, в которых он верит.
Влад Беспалов: «Вы – автор концепции “Системы РФ”. Если я правильно ее понимаю, это своего рода кризисный политический менеджмент, ставший правилом, зависимый от кризисов и сам охотно их порождающий. Несложно представить себе трансформацию “Системы РФ” в радикально антипутинский проект, сохраняющий при этом все свои базовые свойства при полной смене риторики. Понятно, что такой сценарий не гарантирован, но вполне возможен, подобные кульбиты вполне в ее духе. Что может положить предел самой “Системе”? Как могут быть созданы ограничители “Системы”, если кризисы для нее не угроза, а ресурс и кормовая база?»
Система РФ не то же, что государственная система России. Это, если угодно, стойкий паттерн успешного поведения без правил. Он не локализован в определенных местах и несводим ни к идеологии, ни к линейке процедур. Власть при этом – азартный игрок. Хозяин Системы – группа игроков в казино, они делают ставки неограниченное количество раз, не допуская других. Поэтому Система дееспособна при условии пролонгации выгодных ей условий игры. При крупных проигрышах власть осуществляет маневр, списывая издержки на население. За счет чего? За счет моментальной массовой сделки – уникальный институт дисциплинирования большинства.
Власть провоцирует и провоцирует повторные риски, опираясь на безответственность перед населением. Риск здесь тот же, что в «русской рулетке» – риск не отыгрываемого однократного проигрыша. Может ли Система «сломаться»? Да, при опрокидывании всех ее защит разом, включая защиту опережающей эскалацией.
Финал Системы непредсказуем ни политически, ни теоретически. Он наступит в ходе непредвидимых для Системы ее реакций на некие внешние или внутренние события. Но эта неопределенность не означает оптимистического сценария. Для порождаемых деградацией Системы когорт слабоуправляемых асоциальных выродков (выступающих как «свои родные») эта финальная ситуация станет окном возможностей. Исход борьбы в терминальной зоне предсказать не берусь.
С моей точки зрения, позитивная стратегия заключается в создании начальных условий для реализации Конституции РФ, то есть – реанимации трех ветвей власти, сегодня узурпированных: судебной, представительной и исполнительной.
Артур Зубцов: Согласны ли вы, что в скором времени возможен переход от персоналистского авторитарного режима к корпоративистскому авторитарному режиму? Ведь шаги Сечина являются прямым доказательством этой тенденции.
«Режим» применительно к РФ – слово-паразит. Оно придает рыхлой полугосударственной особи видимость связного и (что еще смешней) сильного государства. Ничего подобного нет. Однако верно, что на последних выборах мы видели в действии корпоративно-территориальную машину мобилизации. В отличие от прошлых выборов, на этот раз электоральная схема собиралась прямо внутри производств и корпораций. Прямым использованием мест пребывания и размещения людей, объединенных в мобилизационную сеть с собственным активом. Ячейки этой сети привязаны к крупным корпорациям, предприятиям, ЗАТО и, конечно, к территориям проживания. На выборах эта механика мобилизации дала не менее 3–5% дополнительной явки. Поскольку в нашей системе президентские выборы обычно являются креативной достройкой Системы, можно ожидать, что эта машина всероссийских масштабов будет пущена в ход.
Но кажется, под «корпоративностью» вы понимаете рейдерство, которое, конечно, будет нарастать. Крупные акты рейдерства, аналогичные ограблениям АФК «Система» и делу Магомедовых восходят к высшему придворному кругу. Ускоряя политизацию, они одновременно ускоряют распад управления. Ответ Системы может быть парализован тем, что сжатых темпов кризиса просто не хватит для ответной эскалации.
Борис Другов: Разделяете ли вы тезис Суркова, что российский поход на Запад окончен?
Этот тезис выглядит апологетикой сегодняшнего курса Кремля – курса ускоренной варваризации России, разрыва страны с традициями европейского Просвещения и нациестроительства. Прагматика разрыва понятна. Она в том, чтобы устранить сохраняющуюся в стране более 200 лет в мейнстриме высокой русской культуры возможность универсальной альтернативы, личной суверенности, неподчинения, республиканского достоинства гражданина. Аргументация «нас не признают» и «нас не понимают» ничтожна, ведь признания заслуживает лишь нечто достойное, выдерживающие критерий блага. Все, что производит Российская Федерация сегодня, представляет лишь подражание и ресентименет, дополненный требованиями уважения. Это не поход на Запад и не поход на Восток. Это брань пьянчужки, вышвырнутого из кабака.
Артём Жиганов: «Можно ли добиться реальных перемен, не отказываясь от обанкротившейся парадигмы всеобщего избирательного права? Очевидно что это тупиковая история, однако даже Навальный ничего не говорит о необходимости каким-то образом доказывать “электоральную ответственность” (no representation without taxation – наверное самый прозрачный способ). И можно ли вообще прийти к власти с таким тезисом? Может ли он мобилизовать тех, кто сейчас не голосует?»
Обсуждение моделей и технологий демократического представительства очень интересная тема. Однако она не имеет отношения к сути дела – узурпации «ближним кругом» Путина его президентских полномочий, а через него – узурпации властей в государстве малой группой интересов, числом примерно 50–100 семей. В такой ситуации любые изменения Конституции станут лишь способом закрепления статус-кво и ускорят вхождение страны в терминальную зону.
Victoria Belopolsky, программный директор кинофестиваля «Артдокфест», кинокритик: «В статье, написанной вами совместно с Иваном Крастевым, говорится: “Можно рассчитывать, что в первую половину 2018 года, до Чемпионата мира по футболу… Москва будет избегать любых действий, способных спровоцировать враждебность со стороны международного сообщества”. Мы же видим химатаку и покушение на убийство Скрипаля. Понятно, что вы не можете буквально предугадать будущее, но ваше предсказание оказалось совершенно не реалистичным. Чем Вы объясняете произошедшее?»
Вопрос хорош, он затрагивает суть управления в российской системе власти. Поскольку нейтральная бюрократия за 25 лет не была выстроена, управление идет путем сговоров в премиальном классе и кремлевском придворном круге. Это управление лишено субъектной идентичности. В центре его – множественное существо, кишащее одноразовыми коалициями по интересам. Путин не сможет распределить персональную ответственность в своем кругу, даже если бы этого захотел. (Если же он попытался бы это сделать, боюсь, это могло стать его последней попыткой как президента).
Самые вредоносные акты Системы – вооруженное вмешательство в мятеж на Донбассе, уничтожение малазийского Боинга, политические убийства внутри и вовне страны – действия, не имеющие прямого политического виновника в Кремле. С точки зрения Кремля, тем самым Россия и ее президент не несут ответственность – а вот это большая ошибка.
Каждое из преступлений может и должно быть расследовано, и будет расследовано. Но установление виновника вне судебного расследования невозможно. Такие расследования, когда начнутся, выявят реальные схемы ответственности первых лиц – от ответственности за инициативу и отдачу приказа до «всего лишь» покрывательства и попустительства.
Staryi Kapitan, капитан дальнего плавания, Владивосток: «Как вы думаете, почему Путин пошёл на четвертый (или пятый) срок? Это такое неудержимое желание власти или это страх за свое будущее?»
Путин такой же человек как мы, и его решения часто не прояснены для него самого. В решениях, которые кажутся ему рациональными, смешаны привычка, инерция, страхи разного рода и желание разом положить конец мучительной для него неопределенности. Такой коктейль часто и нас ведет к ошибкам. Я уверен, что согласие Путина идти на новый президентский срок было ошибкой, о чем он сам отчасти догадывался, не разрешая в этом сознаться. Это решение сделало его окончательно рабом собственного аппарата и придворного круга, загнало его в сужающийся коридор слабости, лишив политического маневра.
Виктор Тис, жил в России, больше 10 лет нахожусь за рубежом:«Создается впечатление, что внешняя и внутренняя политика перестали решать основную задачу – представлять чьи-то интересы. Внешняя – не может, по крайней мере публично, говорить на одном языке с Западом и не может эффективно представить интересы государства сегодня. Внутренняя политика очевидно не представляет интересы граждан во внутренней сфере – экономической, социальной (могу ошибаться). По сути, все больше кабинетной, индивидуальной, клановой и другой политики. Насколько политики, которые могут прийти после Путина, готовы поменять субъектов защиты интересов?»
Специфика глобализации по-кремлевски именно и заключена в смешении внутренней политики с внешнеполитической игрой. Представительство интересов здесь вообще исчезло как цель (если не считать интересы компактной группы путинского «двора»). Те, кто придут после кризиса Системы, вынуждены будут представлять публичные интересы реальных групп. Переходом к этому мне видится идущая сегодня частичная политизация.
Иван Иванов: «Почему декларативные ценности нынешней оппозиции™ так схожи с ценностями власти: республиканизм, конституционализм, капитализм, либерализм? Почему не появляется альтернативных идеологий, фундаментально не разделяющих ценности власти? Например, ценности революционеров-социалистов и ценности лоялистов-монархистов конца XIX-начала ХХ в.в. кардинально противоположны».
Декларируемые вслух ценности, на мой взгляд, не заслуживают ни внимания, ни обсуждения. Они не являются ни мотивом действия тех или иных групп, ни сигнализацией о реальных мировоззренческих трендах России. Вот примеры: захват Мраморного дворца Европейского университета в Петербурге группой девелоперов под флагом «борьбы с либерализмом». Или деятельность министерства культуры по распилу бюджетов совместно с «патриотическими» бездарями. Либо: борьба Роскомнадзора за «суверенный» интернет, прикрывающая лоббизм нескольких IT-фирм, приближенных ко двору.
Реальная ценностная карта российского общества неизвестна и требует серьезных полевых культурно-антропологических исследований. Например, того типа, которыми занимается группа Симона Кордонского.
Aleksandr Feldman, 40, последние 7 лет живу в Москве, IT-инженер: «На Ваш взгляд, реальна ли в России ситуация, когда всеобщий износ социально-экономической инфраструктуры (коммуникации всех уровней, обеспечивающие экономическое единство страны и поддержку какого-то жизненного уровня) и кадровая деградация (как административная, так и производственная) войдут в некую точку резонанса, после чего медленное гниение страны перейдёт в ее быстрый и необратимый распад? И если реальна, то дайте ваш горизонт оценки ее появления»
Система РФ относительно устойчива к рискам износа инфраструктуры. Ведь она возникла из коллапса советской инфраструктуры и каскада импровизаций, то успешных, то нет, с созданием инфраструктурных ансамблей ad hoc.
Все эти инфраструктурные платформы важны. Система для того, чтобы выступать «Хозяином» территории РФ, должна использовать население в качестве материала сцепки власти с пространством. Всю внутреннюю политику в Системе я могу представить как принуждение населения к частым массовым сделкам за счет их собственных интересов. Очевидно, что это придает власти высокую степень эшелонированности.
Но также очевидно, что избранный Москвой курс намеренной варваризации населения, синхронно попыткам варваризировать мировую политику, ускоряет деградацию центра власти. Что видно даже по речевому поведению первых лиц в Системе – дислексии, бессвязности мыслей, ссылок на старые анекдоты и цитирование невпопад. Иными словами, центральная команда власти не выполняет своих функций «шарнира» Системы РФ. Она перестала обеспечивать то, что Насим Талеб называет antyfragility, русским языком – верткости (шустрости). Нарастает риск коллапса с непонятным протеканием.
Шансы продлить существование Системы в случае коллапса прямо пропорциональны ее готовности к эскалациям. Но нельзя забывать, что при крайности Система может пойти на мегаэскалацию внутри или вовне страны, последствия которой для нее неуправляемы и могут быть суицидальны.
При сохранении деструктивной, саморазрушительной тактики ресурс Системы ограничен двумя-тремя годами.
Republic
26 апреля, 14:54
